С ним ужасно легко хохочется, говорится, пьется,
дразнится.в нем мужчина не обретен еще
она смотрит ему в ресницы – почти тигрица,
обнимающая детеныша.
Он красивый, смешной, глаза у него фисташковые
замолкает всегда внезапно, всегда лирически
его хочется так, что даже слегка подташнивает
в пальцах колкое электричество.
Он немножко нездешний
взор у него сапфировый, как у Уайльда в той сказке
высокопарна речь его
его тянет снимать на пленку, фотографировать –
ну, бессмертить, увековечивать.
Он ничейный и всехний – эти зубами лязгают,
те на шее висят, не сдерживая рыдания.
Она жжет в себе эту детскую,
эту блядскую жажду полного обладания,
и ревнует – безосновательно, но отчаянно.
Даже больше, осознавая свое бесправие.
Они вместе идут
окраина,
одичание,
тишина,
жаркий летний полдень,
ворчанье гравия.
Ей бы только идти с ним, слушать, как он грассирует,
наблюдать за ним, «вот я спрячусь – ты не найдешь меня»
она старше его и тоже почти красивая. Только безнадежная.
Она что-то ему читает, чуть-чуть манерничая
солнце мажет сгущенкой бликов два их овала.
Она всхлипывает – прости, что-то перенервничала.
Перестиховала.
Я ждала тебя, говорит, я знала же, как ты выглядишь,
как смеешься, как прядь отбрасываешь со лба
у меня до тебя все что ни любовь – то выкидыш,
я уж думала – все, не выношу, несудьба.
Зачинаю – а через месяц проснусь и вою –
изнутри хлещет будто черный горячий йод да смола.
А вот тут, гляди, - родилось живое.
Щурится. Улыбается. Узнает.
Он кивает; ему и грустно, и изнуряюще
трется носом в ее плечо, обнимает, ластится.
Он не любит ее, наверное, с января еще –
но томим виноватой нежностью старшеклассника.
Она скоро исчезнет.
оба сошлись на данности тупика
«я тебе случайная и чужая».
Он проводит ее, поможет ей чемодан нести
она стиснет его в объятиях, уезжая.
И какая-то проводница или уборщица, посмотрев,
как она застыла женою Лота – остановится, тихо хмыкнет,
устало сморщится – и до вечера будет маяться отчего-то.
(с)